Геноцид, свершившийся в буквальном смысле по щелчку пальцев пять лет назад, урон наносит непоправимый, неизгладимый временем и даже успешной попыткой все вернуть. Накладывает на каждого из тех, кому посчастливилось – или нет? – попасть в лучшую половину (вопрос все еще спорный, какие пятьдесят процентов были предпочтительнее) не отпечаток, но самый настоящий шрам, края которого так и не заживают, и отдается мучительной болезненностью гнойного нарыва пережитое. Некоторые смогли справиться. Мэтт хотел бы сказать тоже самое и о себе. Но вместе с тем он мог четко назвать день, когда жизнь покатилась в тартарары.

Фогги и Карен оказались отделены друг от друга несколькими рядами безучастных к горю монолитов, разделяющих жертв в безликом алфавитном порядке. Камней с выбитыми на гладкой поверхности надписями касались ежедневно сотни рук; рук, которым не суждено больше дотронуться до близких людей. Эти встречи проходили официальнее тех, что обычно случались на кладбище – перед стелами плач почти не был слышен. Скорбь стала особенной, ни на что не похожей, Мэтт с подобным прежде не сталкивался. И никогда, по правде говоря, не хотел.

Как не хотел, чтобы его друзья, люди, за которых без колебаний был готов отдать жизнь, голову сложить на плаху и сам занести топор над собственной шеей, если бы это было возможно, видели его таким. Если прежде о Сорвиголове говорили лишь преступники со смесью отвращения и страха – сочетание, которое в какой-то мере даже льстило, – то теперь Клинтон медленно, но верно подчинялся Дьяволу, и призывать его вслух решались только потенциальные смертники.
Не то чтобы Мердок искал Карен или Фогги, но что-то из прошлого, бережно хранимого в недрах памяти, отзывалось недовольным утробным рычанием на новую жизнь.
Мэтт научился не обращать внимания. И даже не чувствовать себя лицемером при этом.

– Где Белая Тигрица? – отрывисто спрашивает он у ниндзя, склонившегося корпусом в его сторону. Церемониальная медлительность и дань уважительным традициям играют на натянутых струнах терпения. Рука, к сожалению, чрезмерно консервативна, любым попыткам изменений сопротивляется с ревом хтонического чудовища.
Которым организация и была.
– Еще не вернулась, лорд Сорвиголова, – почтительно отвечает безликий солдат – и имя им легион, думается Мэтту, он даже не знает численность собственной армии, не задается этим вопросом, потому что ему кажется, что находится в пучине черного моря, где можно пойти ко дну, и не заметив, что тебя уносит течением, – в ножнах мелодично звенит сталь. Звук напоминает о чем-то, царапает черепную коробку изнутри, Мэтт Мердок от воспоминаний не открещивается, Сорвиголова – теперь – только этим и занимается, заглушая свои порывы без особых на то усилий.
– В таком случае, я сам ее найду.

Преданность Анжелы не вызывала сомнений… раньше. В последнее время Мэттью все чаще прислушивался, стараясь уловить предательство с первого шороха, даже к союзникам. Белая Тигрица была самой верной среди всех, но необъяснимая паранойя опутывала сознание склизкими щупальцами нависшей угрозы.
Сорвиголова идет по ее следу тенью, точно как прежде, когда выслеживал Уилсона Фиска – битая картинка другой реальности. Перемещается по улицам с легкостью, присущей тому, кто сам стал частью города, врос в него корнями, и любая попытка отдалиться смерти подобна. Несмотря на приличный временной разрыв, находит короткий путь, чтобы успеть к началу представления.

– Кажется, я почти ничего не пропустил, – Мердок – совсем немного – наслаждается ситуацией, он не лучше преступника, подкравшегося к Тигрице со спины, впрочем, она все равно не цель. Да и ее пульс ускоряет не страх, больше похоже на азарт, что нельзя сказать о неудачнике, неспособном даже выбрать торговую площадку.
– Заканчивай с ним, – холодно чеканит Дьявол Адской Кухни (Дьявол, проклятый самим Клинтоном), держась на расстоянии, поза расслабленная, несобранная, но внутренне он готов в любой момент броситься в атаку и ударить первым, – в трех кварталах отсюда падальщики сцепились и устроили бойню. Сейчас там остались только недобитые.
Которые уползти едва ли успеют. Полиция на помощь больше не спешит, как и медики, а им до прихода Сорвиголовы и его ручных псов надеяться стало не на кого.