[indent] Материнское сердце всегда остро чувствует все, что связано с детьми. Сью Шторм всю жизнь обладала даром эмпатии, но не сверхчеловеческой, а исключительно материнской. Когда-то давно Сьюзен училась быть взрослее своих лет, проявляя заботу о младшем брате после трагедии, унесшей жизнь их собственной матери и вогнавшей в безутешное отчаяние их отца. Сьюзан умела проявлять сострадание к тем, кто находился рядом, в ней это было всегда: поэтому, когда пришла, пусть и слишком рано, необходимость забыть о собственных нуждах и стать тем, кто может позаботиться о Джонни, Сью ни разу не задалась вопросом, стоило ли ей порой отказываться от собственных желаний, ради того, чтобы оставаться хорошей старшей сестрой. Едва ли она думала, что в действительности может позволить себе не быть ему главной поддержкой в жизни после всех бед, что настигли их семью. Безусловно, горделивый и слегка заносчивый Джонни никогда бы не признался, что нянька ему вовсе не нужна, а Сью, всегда умевшая в точности угадывать настроения своего брата, в этом и не нуждалась – ей не была необходима благодарность, она просто пыталась быть той, кем, как ей казалось, в тот момент быть необходимо. Сью не была готова доверить их с Джонни судьбу кому-то еще, даже тете, которую они, по сути, совсем и не знали. Они, несмотря на наличие живых родственников, так и остались на долгие годы сами по себе. Став старше, Сьюзен даже позволила Джонни отплатить ей доброй монетой – в конце концов, ей тоже иногда нужно сильное плечо. Потом таким плечом стал ее муж – Рид Ричардс, но Сьюзен, с ее превосходным умением оставаться лидером, водружала на себя забот больше, чем порой требовалось, в действительности просто не зная, что потребность заботиться о ком-то живет в ней на биологическом уровне. Когда Сью стала матерью, она, наконец, осознала это с новой силой. Ее природные инстинкты, дававшие о себе знать еще в молодости, проявились с новой силой, ее любовь к детям была безусловной, а ее желание защитить их от любой опасности стало единственной силой, способной заставить Сьюзен совершать порой самые безумные вещи. Любая потенциальная угроза встречалась с гневом Сьюзен, а если подобной угрозой был один из сильнейших противников, что встречался на пути ее команды, то гнев этот мог достичь небывалых ранее высот. Виктор фон Дум, олицетворявший все это, казался Сьюзен самой большой из опасностей для ее дочери Валерии отнюдь не потому, что силы его были велики или даже безграничны, а потому, что нет той опасности страшнее, чем та, к которой твой ребенок испытывает настоящий интерес. Нездоровый, быть может, совершенно неправильный, способный извратить и изменить всё в той маленькой светловолосой девочке, которую Сьюзен чуть не потеряла еще до рождения. Терять ее снова, пусть всего-навсего из виду, но совершенно точно по вине одного единственного человека, для Сьюзен было сродни чувству полнейшей беспомощности. Если Рид хотел контролировать своих детей, то Сьюзен пыталась их оберегать, даже когда это, возможно, было не нужно. В этом проявлялась ее любовь.
[indent] Она понимала, что Дум снова перешел черту, забрав Валерию, как делал это не единожды в прошлом. Мучаясь от желания все рассказать Риду, женщина пообещала себе, что делать этого, все же, не будет. Поборов в себе разгоревшуюся с новой силой злость, Сьюзен решила, что должна уладить все сама. К чему развязывать новую войну? Рид вряд ли отреагировал бы хотя бы вполовину та же, как она – в конце концов, его личное противостояние с Думом всегда заставляло Рида порой быть импульсивным. Сьюзен понимала это, она даже не осуждала мужа, но всегда искала способ решить все иначе. Ей не было нужно, чтобы Ричардс собрал всю четверку и ворвался в Латверию с намерением поставить Дума на место. Ей не было нужно, чтобы все это приобрело новую огласку – все же, они так долго старались уберечь Валерию от влияния Виктора, но, судя по всему, в этом совершенно не преуспели. Нельзя заставить своенравную девочку отказаться от того, что по какой-то причине стало ей дорого. Все это, скорее, напоминало стокгольмский синдром, хотя Сью знала, что Виктор никогда намеренно не причинял Валерии зла. Его желание быть ее наставником, обучать ее, сделать своей протеже, быть может, не вызывало в Сью ненависти, но его методы заставляли Сьюзен противиться всему, что происходило между Виктором и ее дочерью. В глубине души она не желала Виктору зла – он был тем, кто спас ее жизнь, когда приблизились роды, грозившие завершиться трагедией. Но Сью считала, что свой долг ему четверка вернула – имя Валерии дал именно Виктор, он ничего не просил, кроме этого, а, поэтому, не смел претендовать на что-то большее, но делал это снова и снова. В этот раз Сьюзен знала, что не покинет замок Дума до тех пор, пока они не найдут компромисс раз и навсегда. Как мать, Сьюзен Шторм была непреклонна в своей вере, что ее дети должны оставаться там, где их смогут защитить – в их семье.
[indent] Сью никогда не позволяла себе недооценивать Виктора. В отличие от Рида, который всегда был уверен, что ему под силу обхитрить Дума вне зависимости от обстоятельств, Шторм предпочитала смотреть на ситуацию реально: ей было хорошо известно, что Виктор достаточно умен, чтобы предугадать чужие действия на несколько шагов вперед. Он знал, вероятно, что четверка заявится к нему, возможно, он даже знал, что не целиком; Сью не пыталась сделать из своего визита в Латверию тайну – она приехала сюда не для того, чтобы вызволить дочь нечестным способом, а за тем, чтобы договориться. Ей было известно, что даже придя сюда в одиночку, оказавшись на территории, подвластной Думу, у нее нет шансов остаться незамеченной. Впервые Невидимая Леди не захотела становиться невидимкой. Если Дум был хотя бы наполовину таким, как ей казалось, он должен был оценить этот жест. Она могла бы прокрасться сюда, воспользовавшись своей силой, она, даже если не преуспеть в этом, то во всяком случае попытаться, но по итогу выбрала иной путь. Тот, что лежит через центральные массивные двери замка, тот, где о ее прибытие Виктору доложат сразу.
[indent] В большом почти неосвещенном и погруженном в полумрак зале Сьюзен не ощущает себя хозяйкой ситуации, но вряд ли она станет показывать фон Думу это. Она ожидает его совсем недолго, а когда видит его без привычной маски и тяжелой брони, то теряется. Сью слишком привыкла, что они воюют против Дума, а не ведут с ним переговоры, поэтому видеть его лицо впервые для нее больше, чем непривычно. В царящем полумраке она не может разглядеть всех черт, но прекрасно знает, что этот незнакомец без маски именно он. — Здравствуй, Виктор. — Голос ее разносится по залу, эхом теряясь где-то позади. Уверенно делает несколько шагов навстречу магу, оставаясь непоколебимой внешне. Он, конечно, уже знает, для чего она здесь, но Сью считает уместным высказать ему все лично. — Я могла бы прийти сюда и забрать Валерию иначе, но это твои методы, а не мои, Виктор. — Сьюзен Шторм чувствует, как потихоньку пульсирует вена на шее, мешая холодному спокойствию оставаться на ее лице. Ее сердце колотится с огромной силой оттого, что ее дочь где-то здесь, в стенах этого большого замка. Забрать Валерию, заключить ее в объятия, увести домой – ее цели до ужаса просты, но предчувствие, никогда ее не подводившее Сью, уже сейчас дает ей понять, что все не будет так просто. Тем не менее, без дочери она не уйдет, ведь если ей не удастся забрать Валерию самой, то в следующий раз мирных переговоров не получится. Сью делает глубокий вдох, прежде чем озвучить достаточно очевидную вещь: я хочу забрать Валерию домой прямо сейчас, потому что в противном случае тебе придется разговаривать с Ридом, а не со мной. — Сью приподнимает тонкую бровь, изгибая ее хитро. — Мне кажется, это никому не нужно.

Отредактировано Susan Storm (2019-06-15 21:52:02)